– Так вы знакомы! – пропела тем временем хозяйка дома. – Как это мило! В таком случае, надеюсь, Элизабет передумает покидать нас? Ужин вот-вот накроют, а я пока с удовольствием послушаю историю вашего знакомства.

– Нет никакой истории, – отмахнулся Фенир. – Чарльстон – моя студентка. И помощница по совместительству. Вот и все.

– Угу, – улыбнулась миссис Сомн.

– Так и есть, – подтвердила я слова профессора. – Никакой истории. Просто учебный год…

– А помощница в чем? – вмешалась Хельтруда.

– За нечистью моей присматривать помогает, – объяснил Фенир. Потом оскалился нехорошо, и я сразу поняла – сейчас добавит какую-то гадость. Так и случилось. – Не смог ей отказать, как только увидел, как она владеет искусством полировки колб.

Я почувствовала, как скулы застилает легкий румянец.

Хельтруда, ничего не поняв, пожала плечами:

– В любом случае я рада, что мы поужинаем все вместе. Надеюсь лишь, что Элизабет не утомят наши разговоры про редкие неизученные виды растений.

Я вскинула брови. Фенир пояснил:

– Я назначил встречу с миссис Сомн, так как заинтересовался несколькими видами диких вьюнковых растений, а кто о них может знать больше?

– Это правда, – не без гордости подтвердила Хельтруда. – Хоть магия и утрачена, но знания и любовь к растениям неистребимы! Прошу всех к столу, в ногах правды нет!

Так и получилось, что который вечер подряд я провела в компании Виктора Фенира. И надо признать, в дальнейшем в доме миссис Сомн он вел себя галантно, воздерживаясь от неуместных грубых шуток и даже умудряясь делать милые комплименты нам обеим.

Расспросив о растениях, Фенир плавно перешел к воспоминаниям былых дней, откуда я поняла, что познакомились они с Хельтрудой после изнанки. Вспоминать провал никто из них не желал, но миссис Сомн несколько раз повторила, что Фенир вел себя как настоящий герой, и что такому мужчине действительно можно довериться.

В конце ужина мы все тепло попрощались и на радость миссис Сомн решили с профессором пройтись пешком до академии, не нанимая экипаж.

Какое-то время шли молча, пока Фенир не выдал сакраментальное:

– Не думал, что ты настолько недалекая, Чарльстон.

Голос его звучал зло и отрывисто, а губы, стоило договорить, нервно сложились в тонкую непримиримую линию.

Я, зная Фенира и встретив его у подозреваемой дома, ожидала оскорблений или угроз в свой адрес, но все же думала, он будет тактичнее.

– Не нужно хамить, – заметила тихо, при этом пытаясь все же выглядеть хоть немного раскаявшейся. – Наша встреча с миссис Сомн была сюрпризом. Я не собиралась лезть в ваши дела.

– Ты меня за дурака держишь? – Профессор фыркнул, всплеснул руками. – Уму непостижимо.

– Я вас ни за кого не держу. Просто так вышло.

– Сейчас я тебя прибью, Чарльстон. Руки так и чешутся.

– И вас накажут за убийство. Скорее всего – казнят. Оно того не стоит, держите себя в руках.

Фенир что-то прорычал. Тихо и зло.

Я покорно молчала, изображая оскорбленную невинность, и попутно заметила его хромоту. Она усилилась.

– Вы рыскали на моем столе, в моих документах, – Фенир обвиняюще ткнул в меня пальцем, – в нарушение всех правил и норм.

– Отчислите меня? – спросила я.

– Моя б воля, сделал бы лучше!

Я посмотрела с интересом.

– Отшлепал бы, – с самым серьезным лицом заявил преподаватель. – По самому мягкому месту. Этими руками.

– Это непедагогично, – усмехнулась я, нервно оправляя юбку. – Меня даже родители никогда не смели бить. К вашему сведению.

– Оно и видно, – кивнул профессор. – Хотя будь жив ваш отец и узнай он, куда вас несет, уверен, его взгляды изменились бы.

Я представила всего на мгновение, что это могло бы быть правдой. Будто отец жив. О, сколько бы мне нужно было ему рассказать! И он непременно нашел бы выход… Но отца нет.

Отвернувшись от Фенира, я промолчала. Вольно или невольно, но профессор зацепил струны, нашедшие отклик в моей душе. Он был прав, я рисковала зря. Я не должна была идти к миссис Сомн и сама это знала.

– Элизабет, – Виктор Фенир схватил меня за руку, заставляя таким образом остановиться, – что ты делала в том доме? Зачем пришла?

Я ответила без ужимок:

– Прочла адрес в папке, а потом гуляла, и ноги сами привели в нужное место. Это правда. Я думала о вашем деле, о погибших, об украденном ноже и сама не заметила, как оказалась там.

– А дальше? В дом тоже не поняла как вошла?

Я закатила глаза, желая послать профессора с его доставучестью в самые темные закоулки изнанки, но и тут сдержалась.

Пришлось рассказать ему о служанке миссис Сомн и о нашем знакомстве. Даже про план познакомить с будущим покровителем упомянула, желая хоть немного смутить наглеца.

Но разве такого смутишь?

– А что? – он сверкнул своими невозможно хитрыми глазами. – Я и правда богат, умен, влиятелен и все такое. Жениться мне не интересно, но если ты в поиске…

– Ох! Прекратите. – Я покачала головой и продолжила путь в одиночку, пока Фенир меня не догнал.

– А что не так? – ехидно улыбнулся он. – Ты ведь хотела переехать, а у меня большой дом…

– Дом не ваш, а академии.

– Фи, быть такой меркантильной, – возмутился Фенир. – Зато я в самом расцвете сил!

– Да вы хромаете на обе ноги, – напомнила я. – Это скорее закат, профессор.

– Так, Чарльстон, мы с тобой ушли от темы. – Виктор и сам прибавил шагу, не желая больше задерживаться в моем присутствии. – Напоминаю: в мои дела не лезть! Не то, обещаю, припомню тебе все! Особенно эти слова про “закат”! Отец не лупил, так я наверстаю!

– Не посмеете!

– Проверь меня, Элизабет!

Больше мы не говорили до самых ворот академии, где Фенир снова провел меня по своему пропуску, пожелал катиться к чертям и удалился.

Видела бы Хельтруда, кого мне в покровители сватала, ее бы удар хватил, честное слово!

Вся следующая неделя прошла на удивление спокойно. Каждый день я ожидала чего-нибудь этакого, что вновь станет бередить мой мирок, но подобно буре в стакане – обстановка утихала.

Возможно, виной были начавшиеся осенние дожди, которые нескончаемой стеной лились за окнами академии. Вода не утихала ни на минуту, лужи уже давно не уходили в землю, а грязь была такая, что на улицу без крайней нужды старались не высовываться.

Даже Хельга и Виктория перестали ругаться. В нашей комнате воцарился временный нейтралитет, благодарить за который, к слову, надо было “загадочного поклонника” Стоун.